3 (茶道 译文 第三部分)
　　
　　他们之间何时产生的火花？不是在初次见面她漫不经心看他的时候，那时他也只知道她是个漂亮女人而已。漂亮女人少见吗？……不是那时。是他们在走廊里相撞，他帮助她把散落的文件拾起的时候吗？……还是那时，他看到她不安地看一眼趴在车厢里的公狗，坐进丘贡科夫的车，风儿拂动她柔软的头发，他们的目光相遇了，她就垂下头，风衣下摆上有几个黑水点……
　　伊戈尔为丘贡科夫做事已有月余，诸事顺利。他的工作是为丘贡科夫的报纸编造各种新闻、读者来信和编辑回信，此外，再找一些黄色笑话刊登在最后一版上。丘贡科夫很满意。
　　……伊戈尔回过神来，发现已经喝完第二杯茶。这一次，他什么“道”都没走，没有林间隐秘的小路，没有外眼角上斜的引路人……
　　伊戈尔迅速穿好衣服，去上班。
　　娜斯嘉没发现自己反常。这个人，这个伊戈尔有什么特殊的地方吗？窝里窝囊，瘦骨嶙峋，还长着一只老气横秋的奥勃洛莫夫式的鼻子。可是为什么每当小雨淅沥，他站在走廊里凭窗眺望时，她那么想走过去，依偎在他怀里，向他倾诉……如果一定要说他有什么与众不同的地方，必是他的天使般的气质……
　　他还有另一种气质——让人惊恐。有一次，她去伊戈尔的办公室送文件，看见他手执茶杯坐在椅子上，目光空洞，面无表情，仿佛在沼泽地里徘徊，回过神后，面色沉重而疲倦。此时的他，比丘贡科夫可怕，比丘贡科夫的司机可怕，甚至比丘贡科夫的狗还可怕……
　　记得他帮她收拾散落在地的文件时，他的脸红了，像个小孩子……
　　这几天以来，娜斯嘉脑子里想的全是伊戈尔。
　　今天，相遇时他们都微笑着，好像他们之间已经发生了什么。伊戈尔说：“来喝杯茶吧。”他对自己的勇气感到惊讶。
　　她点了一下头，看到他脸红，就抿起嘴角笑了。
　　午饭时，娜斯嘉到伊戈尔办公室去了。尽管他的举止有些慌张，但还算得体。他用香洌的茶水款待她，教她一小口一小口地喝，用舌头感受味道，还滔滔不绝地和她说什么“茶道”，她倾听着这些“胡言乱语”，不知为什么，不愿离开……
　　她已经准备回家了，丘贡科夫从她身边走过时说：“娜斯嘉，去兜风。”为了竞选，他很久没叫她了。娜斯嘉不想等他，匆匆整理好东西，就跑出办公室。
　　她再也不去他那里、再也不和他兜风了，哪怕被解雇也不去。从那时起，丘贡科夫开始讨厌她了。她也讨厌自己。娜斯嘉攥紧双拳，沿着楼梯向下跑，高跟鞋嗒嗒作响。
　　伊戈尔从窗口看见她，就抛开未写完的文章追出去。娜斯嘉在公路上跑，没注意到红灯，伊戈尔一把抓住她的手——黑色的伏尔加在他们身旁半米处驰过。
　　他们并肩在河边散步，在岸上徘徊。
　　正值七月，白杨花盈盈飞舞。风儿轻拂，灌木篱笆墙脚边的石子缝里，便堆起白色的泡沫。孩子们的声音顺着河水传来。两岸，河水每一个转弯处，都坐落着年代久远的教堂，尖顶直冲云霄，仿佛要刺穿天上的乌云。阳光灿烂，水面波光粼粼，但是，乌云慢慢飘来，淹没了白云。娜斯嘉一言不发，紧张地望着对岸。这时，伊戈尔才第一次仔细打量她，对她有了新的认识。稠李花香充满他的胸膛……
　　“子曰：逝者如斯夫，不舍昼夜。”
　　娜斯嘉不解地望着他，但并不发问。大雨如注，从天而降，砸在地上啪啪作响。尽管他们躲在树下，还是淋得透湿。
　　雨很快就停了，万物清新起来。铁栏杆、树叶、草茎都闪闪发亮。河对岸，教堂顶的金色十字架上空架起一弯七彩虹桥。这不是奇迹吗！
　　伊戈尔住在附近，他像剧本中的老套情节描写的那样，请娜斯嘉去自己家里烘干衣物。娜斯嘉和他并肩走着，时不时地拽一下紧贴在腿上的湿风衣，偶尔会碰到伊戈尔的手。
　　他们顺路去了一家商店，那有投币电话。碰巧那天娜斯嘉的母亲来看望女儿和外孙，丈夫去上夜班了。娜斯嘉打电话时想出一个借口：女朋友有急事找她，晚上不回去，又说汤在冰箱里……
　　伊戈尔买了茶叶和其他东西。娜斯嘉看到柜台上的苹果很新鲜，而且比别处便宜，就排队给孩子们买了几斤……
　　伊戈尔的一室住宅和丘贡科夫叫她去的那所一模一样。娜斯嘉的心有点痛，甚至想要离开，但是她控制住自己，在椅子上坐下。这把椅子的扶手东倒西歪，椅套早已磨损不堪。墙上的老式挂钟发出嘀嗒的响声，圆面包一样的钟摆左右摇摆。伊戈尔在厨房里边哼歌边烹茶。书架上、地板上、桌子上到处是书，到处都灰尘密布。娜斯嘉平静了下来。
　　伊戈尔端进来两只大高脚杯，一瓶干葡萄酒，一大块奶酪，面包……
　　再一次，她很想依偎在他怀里。
　　伊戈尔看到她面颊上的泪水，就走过去，用手抚摸她柔软如羽毛的头发。
　　她说了很长时间，很详细，像在忏悔，他没有打断。伊戈尔对这个女人无限怜惜，只要能让她过得好，他什么都愿付出。可他明白，什么都帮不上。当然，她想要的，他已经给了，但这对她会有帮助吗？

3 (茶道 第三部分)
Когда сверкнула между ними та искра? Не при первой встрече, когда она равнодушно скользнула по нему взглядом, а он просто отметил - красивая женщина. Мало ли красивых?.. Нет. Когда столкнулись в коридоре. И он помог ей собрать выпавшие бумаги?.. Или когда увидел, как она, опасливо поглядывая на развалившегося в салоне пса, садится в машину Чугункова, а ветер шевелит ее мягкие волосы и низ ее плаща забрызган черными каплями, а она вдруг оглянулась и их глаза встретились?..
Уже почти месяц работал Игорь Тыликов у Чугункова, и все у него получалось. Правда, писать приходилось всякую ерунду: и передовицу для чугунковской газеты, и «письма читателей», и анекдоты для последней страницы. Чугунков был доволен его работой.…
Он очнулся и увидел, что выпил уже вторую чашку, но ни по какому «пути» он не шел, не было тропы в таинственном лесу, не было узкоглазого проводника… И тут же, будто кто-то пробежал за его спиной, он успел заметить, как колыхнулась свисавшая со стола скатерть.
Тыликов быстро оделся и пошел на работу.
А Настена не понимала, что с ней творится. Ну что в нем, в этом Тыликове? Несуразный, костлявый. Престарелый Буратино с обломанным носом. Но почему так захотелось однажды, когда увидела его стоящего в коридоре у окна, глядящего на улицу, где моросил нудный дождь, подойти, прижаться, рассказать все-все… Есть в нем что-то… ангельское, что ли…
Но есть и другое - страшное. Как-то раз зашла в его кабинет, занесла какую-то бумагу, а он сидел с чашкой в руке, с остекленевшими глазами, не сразу очнулся, будто выбирался из трясины. И глаза его, оживая, становились тяжелыми, давящими, и в тот момент он был страшнее Чугункова, страшнее даже чугунковского пса…
А когда помогал собирать оброненные бумаги, покраснел, как мальчишка…
Уже несколько дней Настена постоянно думала о нем.
И сегодня, встретившись, они улыбнулись друг другу так, будто что-то между ними уже было. И Тыликов сказал:
- Заходите на чай, - и удивился своей смелости.
Она кивнула, заметила, как он покраснел, и улыбнулась уголками губ.
В обед она зашла к нему. Он, смущаясь, угощал ее невкусным чаем, учил пить маленькими глотками, ощущать вкус языком и небом, толковать о каком-то «пути чая», а она почему-то слушала всю эту дребедень и не хотела уходить от него…
Она уже собиралась домой, когда Чугунков, проходя мимо, бросил:
- Настя, прокатимся.
Уже давно не звал ее «прокатиться», занятый предвыборными делами.
Она и не подумала ждать его, поспешно собралась и выбежала из кабинета.
Больше она не придет к нему, никуда с ним не поедет, пусть хоть увольняет, хоть что делает. До того он стал ей противен. И сама себе противна. Она сбегала по лестнице, стуча каблучками, сжав кулаки.
Тыликов увидел Настену в окно. Бросил недописанную статью и выбежал за ней.
Он схватил ее за руку, когда она, несмотря на красный свет светофора, вышагивала на дорогу. Черная «Волга» пронеслась в полуметре от них.
Потом они шли рядом, свернули к реке, остановились на берегу.
Был июль, цвели тополя. Ветер волочил по тротуару пух, взбивал в пену у бордюров и в выщербинах асфальта. От воды доносились звонкие голоса мальчишек. Вверх и вниз по реке, на каждом ее изгибе, виднелись древние здания церквей с вознесенными в небо крестами, за которые, казалось, вот-вот зацепятся серые облака. Солнце еще припекало, искрило воды реки, но облака, лепившиеся в тучу, надвигались на него.
Настена молчала. Напряженно вглядывалась в противоположный берег. И Тыликов только сейчас будто бы разглядел в ней что-то, чего не замечал раньше. И запахом цветущей черемухи опахнуло его…
- Учитель сказал: «Все уходящее, как эти воды, не прекращает своего движения день и ночь».
Настена непонимающе глянула на него, но промолчала.
И ливанул дождь - отвесный, упругий. Хоть они и спрятались под деревом, все равно промокли до нитки.
Дождь вскоре перестал, все вокруг просветлело. Металлическая ограда скверика, листва, каждая травинка - откликнулись капельным блеском. А на том берегу, над храмом - ну не чудо ли! - воздвигся радужный семицветный купол.
Тыликов жил неподалеку и поступил по давно, кажется, написанному сценарию - позвал Настену к себе, обсушиться.
Она шла рядом с ним, подол мокрого платья лип к ногам, и она то и дело оправляла его и случайно касалась руки Тыликова.
По пути они зашли в магазин, где был телефон-автомат. Так совпало, что сегодня приехала ее мать навестить дочь и внуков, муж уходил работать на ночь. И Настена, позвонив домой, говорила первое, что взбрело в голову: что срочно позвала зачем-то подруга, что с ночевкой, что суп в холодильнике…
Тыликов покупал чай и еще что-то. А Настена увидела на прилавке яблоки. Так красиво они смотрелись и были дешевле, чем в других магазинах. Она тоже встала в очередь, чтобы купить ребятам килограмма два…
Его однокомнатная квартира оказалась точно такой же, как та, в которую приводил ее Чугунков. Ей стало неприятно, больно. Она даже хотела уйти. Но пересилила себя. Села в кресло с потертой обшивкой и поцарапанными подлокотниками. Со стены тикали старые, с противовесами в виде шишек, часы-ходики. Игорь напевал в кухне. Книги громоздились на полках, на столе, на полу. Пахло пылью. Настена успокоилась.
Он принес фужеры, бутылку сухого вина, порезанный толстыми ломтями сыр, хлеб…
И ей опять захотелось прижаться к нему.
Тыликов увидел слезы на ее глазах, подошел, провел рукой по мягким, легким, как пух, волосам.
Она говорила долго, подробно, как на исповеди. Он не перебивал, ему было безумно жалко эту женщину, он бы что угодно отдал, чтобы все в ее жизни выправилось. Чтобы хорошо ей было. И понимал, что не может сделать ничего.